Неточные совпадения
Maman играла второй концерт Фильда — своего учителя. Я дремал, и в моем воображении возникали какие-то легкие, светлые и прозрачные воспоминания. Она заиграла патетическую сонату Бетховена, и я вспоминал что-то
грустное, тяжелое и мрачное. Maman часто играла эти две пьесы; поэтому я очень хорошо помню
чувство, которое они во мне возбуждали.
Чувство это было похоже на воспоминание; но воспоминание чего? казалось, что вспоминаешь то, чего никогда не было.
Самгин видел, что еврей хочет говорить отечески ласково, уже без иронии, — это видно было по мягкому черному блеску
грустных глаз, — но тонкий голос, не поддаваясь
чувству, резал уши.
Этот смех, вообще — неуместный, задевал в Самгине его
чувство собственного достоинства, возбуждал желание спорить с нею, даже резко спорить, но воле к сопротивлению мешали
грустные мысли...
Сначала его никто не слушал, потом притих один спорщик, за ним другой, третий, и скоро на таборе совсем стало тихо. Дерсу пел что-то печальное, точно он вспомнил родное прошлое и жаловался на судьбу. Песнь его была монотонная, но в ней было что-то такое, что затрагивало самые чувствительные струны души и будило хорошие
чувства. Я присел на камень и слушал его
грустную песню. «Поселись там, где поют; кто поет, тот худо не думает», — вспомнилась мне старинная швейцарская пословица.
Что тут винить с натянутой регуловской точки зрения человека, — надобно винить
грустную среду, в которой всякое благородное
чувство передается, как контрабанда, под полой да затворивши двери; а сказал слово громко — так день целый и думаешь, скоро ли придет полиция…
Его музыка требовала напряженной тишины; торопливым ручьем она бежала откуда-то издали, просачивалась сквозь пол и стены и, волнуя сердце, выманивала непонятное
чувство,
грустное и беспокойное. Под эту музыку становилось жалко всех и себя самого, большие казались тоже маленькими, и все сидели неподвижно, притаясь в задумчивом молчании.
Я переставал читать, прислушиваясь, поглядывая в его хмурое, озабоченное лицо; глаза его, прищурясь, смотрели куда-то через меня, в них светилось
грустное, теплое
чувство, и я уже знал, что сейчас обычная суровость деда тает в нем. Он дробно стучал тонкими пальцами по столу, блестели окрашенные ногти, шевелились золотые брови.
— Слепо-ой? — протянула она нараспев, и голос ее дрогнул, как будто это
грустное слово, тихо произнесенное мальчиком, нанесло неизгладимый удар в ее маленькое женственное сердце. — Слепо-ой? — повторила она еще более дрогнувшим голосом, и, как будто ища защиты от охватившего всю ее неодолимого
чувства жалости, она вдруг обвила шею мальчика руками и прислонилась к нему лицом.
Сначала слушала она с
чувством гневного пренебрежения, стараясь лишь уловить смешные стороны в этом «глупом чириканье»; но мало-помалу — она и сама не отдавала себе отчета, как это могло случиться, — глупое чириканье стало овладевать ее вниманием, и она уже с жадностью ловила задумчиво-грустные напевы.
Новое,
грустное и безотрадное
чувство сдавило ему сердце; он вдруг понял, что в эту минуту, и давно уже, всё говорит не о том, о чем надо ему говорить, и делает всё не то, что бы надо делать; и что вот эти карты, которые он держит в руках, и которым он так обрадовался, ничему, ничему не помогут теперь.
Я стоял долго и тихо, испытывая
чувство грустного умиленья.
Мне казалось, что бедная брошенная сиротка, у которой мать была тоже проклята своим отцом, могла бы
грустным, трагическим рассказом о прежней своей жизни и о смерти своей матери тронуть старика и подвигнуть его на великодушные
чувства.
Сегодня я
В ударе нежных
чувств.
Я вспомнил вашу
грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был
И что со мною сталось!
Эти молчаливые похороны без попов и щемящего душу пения, задумчивые лица, нахмуренные брови вызывали у матери жуткое
чувство, а мысль ее, медленно кружась, одевала впечатления в
грустные слова.
Им не хотелось уступить настроение печали о товарище
чувству радости, внесенному Сашей, и, бессознательно защищая свое
грустное право питаться горем, они невольно старались ввести девушку в круг своего настроения…
Вид городской тюрьмы всегда производит на меня
грустное, почти болезненное впечатление. Высокие, белые стены здания с его редкими окнами, снабженными железными решетками, с его двором, обнесенным тыном, с плацформой и мрачною кордегардией, которую туземцы величают каррегардией и каллегвардией, — все это может навести на самого равнодушного человека то тоскливое
чувство недовольства, которое внезапно и безотчетно сообщает невольную дрожь всему его существу.
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие, в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо
грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам в беседке и говорил о
чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало, в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули в его воображении в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана, в котором лежало это милое для него письмо.
Эта таинственность только раздражала любопытство, а может быть, и другое
чувство Лизы. На лице ее, до тех пор ясном, как летнее небо, появилось облачко беспокойства, задумчивости. Она часто устремляла на Александра
грустный взгляд, со вздохом отводила глаза и потупляла в землю, а сама, кажется, думала: «Вы несчастливы! может быть, обмануты… О, как бы я умела сделать вас счастливым! как бы берегла вас, как бы любила… я бы защитила вас от самой судьбы, я бы…» и прочее.
Голос у него был маленький, но — неутомимый; он прошивал глухой, о́темный гомон трактира серебряной струной,
грустные слова, стоны и выкрики побеждали всех людей, — даже пьяные становились удивленно серьезны, молча смотрели в столы перед собою, а у меня надрывалось сердце, переполненное тем мощным
чувством, которое всегда будит хорошая музыка, чудесно касаясь глубин души.
Слова кривого тревожили навеянное монастырём
чувство грустной покорности.
Милославский, помолясь богу, разделся без помощи Алексея и прилег на мягкую перину; но сон бежал от глаз его: впечатление, произведенное на Юрия появлением боярской дочери, не совсем еще изгладилось; мысль, что, может быть, он провел весь день под одною кровлею с своей прекрасной незнакомкой, наполняла его душу каким-то
грустным, неизъяснимым
чувством.
Нехлюдову было досадно и больно, что Чурис довел себя до такого положения и не обратился прежде к нему, тогда как он, с самого своего приезда, ни разу не отказывал мужикам и только того добивался, чтоб все прямо приходили к нему за своими нуждами. Он почувствовал даже некоторую злобу на мужика, сердито пожал плечами и нахмурился; но вид нищеты, окружавшей его, и среди этой нищеты спокойная и самодовольная наружность Чуриса, превратили его досаду в какое-то
грустное, безнадежное
чувство.
Правда,
грустное, глубоко затаенное
чувство не покидало его никогда, и затих он не по летам, замкнулся в свой тесный кружок, прекратил все прежние сношения…
Какое-то
грустное и вместе приятное
чувство наполняло его душу; слезы градом катились по лицу его, но сердце было совершенно спокойно.
Несчастен тот, кто недоступен этому изысканному
чувству; в нем расстилается свет сна и звучит
грустное удивление.
Одним словом — все как-то было серо и мрачно и наводило на вас
грустное и неприятное
чувство.
Павел ушел от сестры с
грустным и тяжелым
чувством. «Она более чем несчастна, — говорил он сам с собою. — Добрая, благородная! И кто же ее муж? Кто этот человек, с которым суждено ей провести всю жизнь? Он мот, лгун, необразованный, невежа и даже, кажется, низкий человек!»
К моим мыслям о человеческом счастье всегда почему-то примешивалось что-то
грустное, теперь же, при виде счастливого человека, мною овладело тяжелое
чувство, близкое к отчаянию.
Пел Коновалов баритоном, на высоких нотах переходившим в фальцет, как у всех певцов-мастеровых. Подперев щеку рукой, он с
чувством выводил заунывные рулады, и лицо его было бледно от волнения, глаза полузакрыты, горло выгнуто вперед. На него смотрели восемь пьяных, бессмысленных и красных физиономий, и только порой были слышны бормотанье и икота. Голос Коновалова вибрировал, плакал и стонал, — было до слез жалко видеть этого славного парня поющим свою
грустную песню.
Весь этот вечер остался я дома, но я не думал о ней: я думал, все думал о моем милом, незабвенном Пасынкове — об этом последнем из романтиков, и
чувства, то
грустные, то нежные, проникали с сладостной болью в грудь мою, звучали в струнах еще не совсем устаревшего сердца…
Авилов лежал, широко раскрыв глаза; сердце его учащенно билось от какого-то жуткого,
грустного и жалостливого
чувства.
Теперь он стоял перед ней, широко расставив ноги, отчего надетые на нём лохмотья как-то храбро заершились. Он твёрдо постукивал палкой о землю и смотрел на неё упорно, а его большие и
грустные глаза светились гордым и смелым
чувством.
Стояла эта девушка, облитая веселым солнцем, которое удивительно золотило ее светло-русые волосы, — стояла тихо, благоговейно, и на лице у нее чуть заметно мелькал оттенок мысли и
чувства горького,
грустного: она хорошо знала, по ком правится эта панихида… Лицо ее спутницы-старушки тоже было честное и доброе.
Тони, говоря это, слукавила. Какое-то
грустное, щемящее сердце
чувство охватило ее, она не в силах была его преодолеть.
Среди глубокой тишины распевает один колокольчик, да разве ямщик, для отдыха лошадей — а может статься, непонятное ему
чувство попросилось у него в груди наружу — затянет свою
грустную, замирающую песнь, которая так тешит и щемит душу.
Только теперь, очутившись один в четырех стенах своей одинокой избы, Ермак Тимофеевич снова ощутил в сердце то радостное
чувство, с которым он ехал в поселок, после того как расстался с Яшкой на дне оврага. Это
чувство было на некоторое время заглушено
грустным расставаньем с есаулом и ушедшими в поход казаками — горьким
чувством остающегося воина, силою обстоятельств принужденного сидеть дома, когда его сподвижники ушли на ратные подвиги. Но горечь сменилась сладостным воспоминанием!
Тем временем Иван Павлович в своем кабинете передавал наскоро в коротких словах Вознесенскому
грустную повесть княжны Лиды, его
чувство к ней, не скрыл и последнего, предсмертного, как он назвал, ее поцелуя.
Из всего было ясно, что первый шаг своеволия и посягательства на свободу начальников прикрывался лукаво придуманным предлогом своей безопасности. Но этот шаг открыл путь и дал волю буйству и
чувству мщения, которое увлекло их к злодеяниям и удовольствовалось только кровью! Картина
грустная и ужасная!
В глазах его выливалось нетерпение души беспокойной,
грустной, которой предмет был далек, а не изъяснения нежного
чувства предмету видимому.
— На днях попросил он меня к себе. Я застала его очень
грустным, сильно одряхлевшим. Старик, который еще не так давно таскал со своими работниками кули муки в амбар, едва держал дрожащими руками чашку чаю. Не было более помину о польском круле, казалось, он забыл о своем шляхетстве. Все помыслы, все
чувства его сосредоточились на тебе. И знаешь ли, что задумал странный старик, какие он имеет на тебя виды?
Не зная, что подумать об этом
грустном явлении, Антон постоял несколько минут на крыльце; но, видя, что окно вновь не отодвигается, и боясь нескромных свидетелей, вошел к себе. «Анастасия печальна, проводит ночи в слезах», — думал он и, вспоминая все знаки ее участия к нему, иноземцу, ненавистному для отца ее, с
грустным и вместе сладким
чувством, с гордостию и любовию относил к себе и нынешнее явление. Он заснул, когда солнце было уж высоко, но и во сне не покидал его образ Анастасии.
В раздумье ходил Александр Иваныч несколько времени по своей комнате взад и вперед, тяжелыми шагами, которые отдавались в потолок Катиной спальни. Вещее
чувство сказало ей, что отец ее чем-нибудь необыкновенно озабочен.
Грустный, пасмурный вид, которого она прежде в нем не замечала, какая-то скрытность в поступках, тяжелые шаги, никогда так сильно не раздававшиеся над ее головой, — все это встревожило ее, и она решилась идти к отцу наверх.
По-видимому, и девушке передалось его
чувство: также молча, с удивлением она разглядывала его и себя, себя и его; попробовала прищурить глаза, но зеркало не ответило на это легкое движение и все также тяжело и упорно продолжало вычерчивать черную застывшую пару. И показалось ли это девушке красивым, или напомнило что-нибудь свое, немного
грустное, — она улыбнулась тихо и слегка пожала его твердо согнутую руку.